Бэ–э–эмсссс!!! – звонко приложилась я головой обо что–то звучное, жесткое и металлическое. В глазах заискрило, как при коротком замыкании – то ли фонари включили, чтоб полюбоваться моим полетом, то ли широко вспоминаемые звездочки никак увидала (кстати! Я ж когда–то таки хотела на них полюбоваться! Осторожнее надо быть с желаниями, осторожнее!..). А потом свет отключили окончательно, злые электрики–экономы…
У–у–у… Моя голова не болела, нет. Она скрипела и раскалывалась!! Если принять за основу, что там исключительно шарики да ролики, то у меня сейчас они ржавые, квадратные и с выступами, которые с завидным постоянством шкрябают по стенкам черепа. Где–то рядом кто–то очень «добрый» громко и пронзительно орал, добавляя и не без того «приятных» ощущений. Один положительный момент все же был – если болит, значит, жива и есть чему болеть! Хоть это радует, но слабо… Однако на этом все положительные моменты заканчивались.
Глаза открывать не хотелось. Память услужливо подсовывала отрывки из когда–то прочитанных газет и книг, напрягая и без того перегруженную голову. Внутренний голос, досель активно игравший в партизана, нашептывал, что это никогда и ни с кем хорошо не заканчивалось. Сознание было с ним полностью согласно, и поэтому попыталось уйти в отпуск, декрет, и взять отгул одновременно, и вообще, всячески саботировало слаженную работу организма.
Высказав ему все, что я о нем думаю, а так же сдавленно помянув нехорошими словами мысли, нагло заныкавшиеся подальше в глубины подсознания, я попыталась определиться на ощупь. Пытаясь (и местами мне это даже удавалось!) сосредоточится на своих ощущениях (кроме боли, естественно), я выяснила, что лежу я на боку, на правом, если поконкретней, и на чем–то ужасно жестком и впивающемся во все доступные и не очень места. Правое плечо, бедро и локоть, послужившие подушкой всему остальному телу, тоже не радовали приятными ощущениями. И еще этот ор и вопиёж над ухом! Грррр!!! Я начинаю злиться и раздражаться!
Прислушалась. Голос тонкий и пронзительный – скорее всего, женский, или мужик хороший танцор и плохой папа! Ладно, пожалеем мужиков и сойдемся на том, что все же женский. Визгливый (истеричка, однозначно!), пронзительный (стерва, куда уж еще!) и премерзкий (она мне не нравится!!).
Я пошевелилась, приподнялась на локтях, открыла глаза и увидела… ничего! От панического вопля «Я ничего не вижу!!!» меня удержало только то, что руки, не выдержав очередного потрясения, подло подломились, впечатав лбом в сцепленные пальцы. Уф, хорошо хоть не в землю! Очередной пробы собственной черепушкой крепости местной тверди я не перенесу…
Сознание нехотя вышло из отпуска и сообщило, что всё я прекрасно вижу, особенно то, что не надо. Просто капюшон сполз мне на глаза и временно перекрыл обзор. Поблагодарив его сквозь сжатые зубы (а раньше где было?!) и отдернув капюшон, я огляделась. О! Еще одна приятная новость – тыква цела и даже свечка каким–то чудом не погасла! Живем! Можно оглядываться дальше…
На дворе была ночь. Я лежала на груде какого–то щебня (то–то тело так болит!). Интерресно… а кто меня сюда приволок? И куда это «сюда»? На парковые развалины не похоже. Смотрим дальше… Ага… Что это у нас?
Обзор заслоняла тумба. Цвет не определить, но ночью – черный. Тот надоедливый и громкий голос продолжал что–то верещать, пронзительно и местами срываясь на откровенный визг прищемленной дверью псины. Больше всего он напоминал мне звук бормашины, сверло которой вращается со световой скоростью. Знакомо заныли зубы, и руки непроизвольно сжались в кулаки. Ну не люблю я стоматологов! Не–лю–блю! Особенно после того, как они мне нерв задели… Садисты и сволочи! Но долго рассуждать о стоматологах я не смогла. На особенно долгой и пронзительной руладе, уже не выдерживая и окончательно прощаясь с крышей, я вскочила, отчаянно зажмурившись и зажав уши руками, заорала пожарной сиреной:
– ТИ–И–ИХА–А–А–А–А–А!!!!!
И тишина… Хм, выходит, умею, если надо! Я отняла руки от ушей и открыла глаза. И резко пожалела о том, что вылезла, в общем, и своем крике в частности. Ну, во–первых, находилась я в каких–то развалинах, где проходил то ли какой–то обряд сатанистов, то ли ночная ролевуха. О первом варианте думать не хотелось… Живописные руины освещала полная луна (какая полная??!! Сейчас же новолуние!!!) и факелы, в прихотливом порядке воткнутые в щели в остатках стен.
Я обреталась на верхней площадке довольно узкой и крутой лестницы без перил. На этой же лестнице, только где–то на середине, стояла дамочка – эдакая из себя фифа с высокой прической и какой–то дубинкой в руках. Одета она была в черное длинное платье с ну ооочень глубоким декольте до пупка (ни ума, на фантазии! И на фиг что–то тогда вообще закрывать?) Глаза и рот у нее от чего–то были чересчур расширены… В самом низу, на земле, кучковались еще люди (во всяком случае мне так показалось – под длинными, до пола, плащами не разберешь, кто прячется) с оружием. Причем одни явно охраняли других. Те, другие, были связаны, аки тортики, с бантиком на боку. И таким же образом пялились на меня (другого слова я просто не подберу!).
Кстати, о птичках! Та тумба, которая каменная и черная, оказалась алтарем! Да не простым (а золотым, ги–ги! Это нервное!), а жертвенным. Во всяком случае, непременный атрибут, натолкнувший меня на эту мысль – то есть жертва, прикованная за руки и ноги серебряными цепями (им что, серебро больше девать некуда?!) – имелась в наличии, с нездоровым интересом разглядывая меня.
Еще на алтаре, кроме этой…гхм…детали оригинального интерьера, присутствовали: подсвечники золотые, и на вид тяжелые – четыре штуки, по углам алтаря, с длинными, толстыми и вонючими свечами, а так же два черепа по концам (желтые, щербатые и явно не человеческие! Фе, гадость!). Были еще книга (одна штука. Причем очень большая и тяжелая штука!) и ножик, на вид как будто из стекла. И чего им можно делать, спрашивается? Разве что ногти чистить! Так же в наличии имелась серебряная (ну мне так показалось!) чаша внушительных размеров с отвратительно воняющей жидкостью непонятного цвета, серебряное же блюдо, и, собственно, уже упомянутая выше жертва.
Так, чегой–то я повторяюсь… Хотя, она требует отдельного описания! Впервые вижу, чтоб над людьми ТАК поиздевались! На ней было столько краски, да и расписана с ног до головы таким образом, что без детального общупывания не поймешь, мужчина это или женщина первоначально… было. А штаны и сапоги – это не показатель, их теперь носят все, кому не лень. Ну, и, естественно, моя тыква, почему–то у сего… шедевра нетрадиционной живописи (вернее, росписи по живому, гы–гы!) на животе. Что явно не вызывало у него особенного восторга.
Мамаа–а–а!!! Куда я попала! Заберите меня обратно–о–о–о!!!
Я почувствовала, что еще чуть–чуть, и на собственном опыте узнаю, каково это – падать в обморок! Только вот добрые дяденьки внизу решили уберечь мою нежную и ранимую психику от столь сомнительного опыта и стали доставать из–под плащей колюще–режущие инструменты. То есть – мечи. И судя по бликам факелов на лезвии – острые и настоящие!! Мне резко поплохело, но падать в обморок я как–то сразу передумала, а, вместо этого, скоренько сгребла тыкву с оригинального предмета мебели и, заискивающе улыбнувшись, сказала:
– Упс! Извините, ребята! Не хотела ломать кайф! Не подскажете, в какой стороне «Эдем»? Я быстренько слиняю, и вас забуду! Да и голова сильно болит…
Женщина молча поймала свою челюсть, злобно сощурилась и разразилась очередным визгом на незнакомом языке. Судя по эмоциям и жестам, ничего хорошего и лицеприятного эта… гхм… обо мне не сказала.
– Ладно, ладно! Не знаете так и скажите! И нечего так орать. Я и сама дорогу найду! – и я двинулась в обход алтаря, норовя побыстрее слинять из этого негостеприимного места.
Только сегодня, видать, не моя ночь. Когда я обходила сие… сооружение оригинального архитектурного жанра, то, следя за народом внизу, упустила из виду собственные ноги, и они мне этого не простили! Под ногу подвернулось что–то плоское и скользкое и я, не удержавшись, с размаху села на алтарь (хорошо еще не на жертву! И так ей не сладко, бедняжке…). Из–под ноги вылетело нечто, больше всего напоминающее классическое НЛО – эдакая тарелочка дискообразная. Финишировало сие неопознанное и летающее, на орущей дамочке, не ожидавшей от меня такой подлянки, и они в обнимочку продолжили спуск по лестнице. Коллективное приземление было таки коллективным – ловить летящую и вопящую (и как ей воздуха–то хватает, столько времени орать?!) дамочку бросились ближайшие балахонники. Дамочка с размаху да без промаху влетела в гостеприимно распахнутые объятия!